“Первый танк, который я увидел, обошел нашу позицию слева и хотел пойти на нас, однако нам удалось его подбить. Второй их танк тоже обошел нас слева и пошел по самих окопах. Этот танк у меня на глазах раздавил трех наших ребят из разведки, которые пришли к нам на подмогу: старшего лейтенанта – командира взвода и двух его подчиненных. Это все происходило буквально за секунды, ибо он летел на полном ходу.
Враг ехал прямо на меня, нацелив пулемет, под углом, то есть одной гусеницей по окопу, а второй по брустверу. Я начал думать, какие есть варианты: побегу вперед – расстреляет, если перелезу через окоп, тоже шансов нет, потому что там едут другие танки и оттуда идет пехота. Единственный вариант – прыгнуть под танк, заскочить между гусеницами, в то место, где я заметил небольшое отступление в сторону окопа, в котором я мог вмистится.
У меня был пулемет, который я взял вместо своего автомата. Но он был или не смазан, или не почищен. Я еле его зарядил и успел сделать только одну очередь, потому что его заклинило. Затем прыгнул прямо под танк, прокрутился в воздухе и упал на левую сторону, с пулеметом в правой руке и рацией в левой.
Враги увидели, что я скакнул под их машину, развернулись и пошли правой гусеницей по окопу, решив меня задавить. Танк проехался по моей левой руке и ноге, то есть по всей левой стороне. Моя каска слетела, сапоги тоже. Машина остановилась и потом задом наехала на меня еще раз.
Я оказался под ним. Гусеница шла как раз возле головы. Но я полностью был в сознании, то есть все чувствовал, видел и слышал.
Когда открыл глаза, они у меня смотрели в разные стороны. Я думал, что вот и все – это конец. Но когда танк проехал по мне второй раз, я не мог понять, почему еще жив, и подумал, если чувствую боль, значит еще буду жить. Меня спас бронежилет и наколенники. Я жалел, что у меня у себя не было обезболивающих. Хотя правая рука была сломана и вряд ли я бы мог их уколоть.
Когда я попал под танк, ремень от винтовки застрял в гусенице и сломал мне руку. Сейчас туда вставили титановую пластину и 7 болтов. А мою левую руку раздробило всю. Еще, как обнаружили в больнице, у меня было три перелома таза, ожоги, разрывы мышц и просто оторванные мышцы. Колено уцелело, но снизу я имел перелом голеностопа и три перелома в стопе, рваные раны с левой стороны.
Правая нога была целая, и я пытался себя ею даже откапывать, но делать это голой ногой трудно. А вообще танк прижал мне раны и стал жгутом, поэтому я не истек кровью, хотя все равно потерял ее много. Если бы этот танк не обратил на меня внимание, и не застрял на мне, то наверняка он перебил бы последних, кто остался на той позиции.
В тот момент у меня работали только логика и инстинкт самосохранения. А свой страх я преодолел еще в Золотом – просто смирился со смертью и все. То есть я себя убедил, что смерть это не самое худшее, что может быть.
Самое худшее – это потеря своего воинского подразделения, особенно если я могу быть в этом виноват; вот этого я боялся больше, чем смерти. Поэтому пока я лежал под танком, я думал о своих ребятах, а не о себе, – все живы. Но за период боевых действий я не потерял ни одного своего бойца, а все раненые вернулись в строй.
В таком положении, под вражеской машиной, я пролежал около часа. Когда он на мне застрял, наши начали по нему стрелять из РПГ. Он крутил башней, но открыл свое уязвимое место и один наш солдат подбил его. Халилов Руслан – это мой парень, подошел и закинул внутрь 2 гранаты РГД-5, а водителя-механика вытащили и взяли в плен, только тогда, когда подошла подмога. Руслан пулеметом отстреливался от пехоты, потому что она сразу шла за танками. Он еще пытался вытаскивать меня, хотя и не слышал того что я ему говорил, потому что его сильно контузило. Он подумал, что я мертв, но все равно долго дергал и все напрасно, потому что тело зажало так, что можно было только откапывать. Руслану пришлось отступить, когда сепаратисты попали ему в пулеметную ленту и он не имел чем отстреливаться.
Третий вражеский танк пошел с правой стороны. Он поехал за нашими позициями и залетел в нишу, которая у нас была для машин, вот там его и подбили наши. Он сгорел вместе с нашим Уралом, который там стоял. Два других танка бежали, когда подошла наша подмога.
Был почти вечер, когда ребята добрались до меня. Гранатометчик Борис вместе со мной был одним из последних на позиции, он видел меня под танком. Но когда приехали наши, он подумал, что это враги и начал отступать. Они его заметили, подъехали к нему, а он сначала поднял руки, думал сдаваться. Когда выяснил, что это свои, показал им где я лежу.
Танк оттащили. Меня положили на плащ-палатку, вкололи обезболивающее. Подтянули к машине, и укололи второй раз. Тогда уже я и отключился.
Потом отвезли к своим, к нашей минометной батареи, что стояла в 3 км от той позиции. Там меня сначала не узнали, подумали, что я сепаратист. Я был весь в грязи, окровавленный, левая часть тела изодрана. Но нашли документы и отправили в военный госпиталь в Артемовск. В целом на позиции погибло семь наших человек. Сепаратисты назвали ту высоту “Сталинградом”, ибо они положили там кучу своих сил. Сейчас после тяжелых ранений, мне еще долго нужно проходить реабилитацию, ставить протез”
Это интервью командира минометного взвода Александра Зозуляка Вике Ясинской, для “Цензор.нет”. Кавалер ордена “За мужество”. Дебальцево.
Президент России Владимир Путин считает, что пришло время в полном объеме восстанавливать отношения с Украиной.
Я вот все понять никак не могу – после всего этого, после того, как он утюжил “Градами”, бил “Пионами”, давил людей танками – он правда думает, что Украина будет с ним разговаривать?
Типа, поигрался в войнушку, а теперь все?
Кто старое помянет – глаз вон? Проехали?
Зубами тебя рвать будут, Володенька (с).
А я буду участвовать.
Есть и у меня к тебе пара вопросов.
В аду гореть.
Журнал Аркадия Бабченко
