Все-таки в отношении россиян к украинцам, к Украине таится что-то ключевое, судьбоносное – для нас, россиян. Для украинцев Россия тоже значима, но только как точка отталкивания, помогающая осознанию своей, украинской, инаковости.
Для россиян же Украина, напротив, точка постоянного притяжения, ревнивого внимания, объект поглощения как чего-то «исконно своего» и переделки по собственному образу и подобию.
Ничто так не раздражает россиян, как очевидные различия с украинцами в языке, менталитете, культуре, историческом опыте.
Если россияне и признают эти различия, то лишь на уровне различий, скажем, между Владимирщиной и Рязаньщиной, но никак не на уровне отношений двух разных народов.
Известно мнение, что Россия без Украины в имперском плане ущербна. Что-то в этом же духе говорил Бжезинский, да и не только он. Эта мысль верна. Но дело даже не столько в экономическом и геополитическом значении Украины для Москвы.
Дело прежде всего в том, что на традиционном российском отношении к Украине, по сути, держится российское имперское сознание, благодаря которому российская империя, пусть и в урезанном виде, все еще существует.
Подчеркиваю: именно отношение к Украине – не к Балтии, не к Кавказу – является определяющим для российского имперского сознания.
Как только россияне откроют для себя, что украинцы это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО другой народ – российский имперский миф рухнет, а с ним неизбежно кончится и империя.
Надо сказать, что на словах россияне всегда готовы признать, что украинцы – народ, но – внимание! – «братский народ».
За этой лукавой формулой кроется твердое убеждение, что мы – россияне и украинцы – ОДИН народ, призванный жить в одном государстве со столицей в Москве.
Говоря о «братском украинском народе», большинство россиян воспринимают украинский язык и само украинство как досадное историческое недоразумение, исторический вывих, возникший благодаря зловредному влиянию Литвы и Польши.
И при этом россияне не задаются вопросом: а может, вывихом-то являются они сами?
Исторически вывихнуты как раз-то мы, россияне. Нас вывихнула татарщина.
Еще в ХIII веке наметились два противоположных исторических вектора, определивших дальнейшее формирование украинского и российского народов.
Первый вектор – борьба с Ордой в союзе с Европой
Второй – борьба с Европой в союзе с Ордой.
Персонифицировались они соответственно в личностях Даниила Галицкого и Александра Невского.
Первый вектор – естественен и логичен в культурно-историческом плане.
Второй вектор – глубочайшее извращение с далеко идущими последствиями: культурными, государственными, историческими, психологическими, нравственными.
И если король Даниил – знаковая фигура Украины, то приемный ханский сын Александр Невский – знаковая фигура России, ее «имя».
Таков исток нынешних русско-украинских отношений. Уже после этого говорить о «двух братских народах» не приходится. Цивилизационная вражда предопределена уже этими двумя историческими личностями.
Их можно назвать народообразующими.
Насколько Даниил Галицкий непохож на Александра Невского, настолько украинцы непохожи на россиян – в своем отношении к праву, свободе, собственности.
Если украинское самосознание исторически тяготеет к Европе, то традиционное российское самосознание воспринимает Европу с большей или меньшей степенью враждебности, недоверья и зависти, оборотной стороной которой выступает мессианская кичливость и обличительный пафос в отношении «прогнившего Запада».
Европа для россиян – это «потерянный рай», откуда их вырвали татарским арканом.
Именно конфликт между изначальной европейской природой и навязанным азиатизмом истории и государственности определил российкий психотип, все его комплексы и фобии.
Все россияне неврозы – от пьянства до большевизма – отсюда. Утратив Европу, россияне захотели ее не просто забыть – они решили ее возненавидеть, возлюбив при этом свое историческое несчастье, весь этот навязанный им судьбой азиатизм.
Это психологическое и умственное извращение называется россиянам патриотизмом. Украина же, благодаря Литве и – да, да!- Речи Посполитой, сохранила в себе причастность к Европе, сохранилась как Русь в подлинном смысле этого понятия. А мы переродились в Московию, утратив исконную цивилизационную идентичность. И вот это-то и является предметом нашей российской, точнее московитской ревности, определяющей наше отношение к Украине.
Еще на Переяславской раде (1654), на пресловутом «воссоединении», надо сказать, весьма вынужденном со стороны казаков, встретились два разных народа, говорившие на языках разных культур.
Мало кто знает, что в Переяславле козаки, соглашаясь дать присягу московскому царю, настаивали, чтобы и он, в свою очередь, присягнул козакам в соблюдении их вольностей.
То есть козаки заявляли себя носителями типично ЗАПАДНОЙ правовой культуры.
Разумеется, это вызвало негодование московской стороны, заявившей, что «у нас не повелось, чтобы цари давали подданным присягу, а вольности ваши Государем соблюдены будут». Видать, веры Москве у козаков особой не было: четыре полка царю в Переяславле так и не присягнули…
Как Россия «соблюла» козачьи вольности, хорошо известно: всеми силами она старалась устранить украинское «историческое недоразумение».
Уже вскоре после Переяславской рады началась московизация Украины: насаждение воевод, сворачивание городского самоуправления, притеснение козачества, поощрение доносительства и т.д. В 1662 году был создан Малороссийский приказ, находившийся в непосредственном подчинении у царя.
Через него царь утверждал претендентов на гетманство, сажал воевод по украинским городам, строил крепости в Украине, направлял действия московских и казацких войск.
Кроме того, это ведомство надзирало за деятельностью гетмана и контролировало все контакты украинцев с Московией. О Переяславских соглашениях в Кремле уже и не вспоминали.
Потом был показательный геноцид в Батурине (1708) – ответ Петра Первого на попытку гетмана Мазепы отстоять остатки суверенитета Украины.
Потом последовали два уничтожения Запорожской Сечи – Петром и, окончательное, Екатериной.
Потом было превращение Украины в набор типовых губерний, царская политика русификации и, наконец, сталинский Голодомор как средство подавления украинского национально-освободительного сопротивления. А совсем недавно, во времена Виктора Ющенко, мы видели, как Москва боролась с украинским «историческим недоразумением» путем манипуляций с газпромовскими заглушками.
Конечно, козакам в ХVII веке не стоило вступать в столь острую конфронтацию с поляками, которые в цивилизационном плане были гораздо ближе казачеству, чем московиты, несмотря на их православие.
В свою очередь и гордым полякам надо было понимать, что от их конфликта с казачеством выиграет только Москва.
Конечно, требовалась федеративная и правовая реформа Речи Посполитой, состоявшей лишь из двух субъектов – Польши и Литвы.
Требовалось признать третий субъект – Украину (Русь).
Так и произошло при заключении Гадячской унии (1658).
Но, увы, поздно: ненависть козаков к «ляхам» была уже слишком велика, и проект провалился.
Возникни он пораньше – и у Украины были бы все шансы существовать сегодня в качестве полноценного европейского государства.
Да и наша, российская, судьба сложилась бы иначе, поскольку без Украины Россия вряд ли превратилась бы в монструозную империю, в конце концов разродившуюся большевизмом.
Московия неизбежно вошла бы в состав более цивилизованного и сильного соседа.
И мы, россияне, жили бы сейчас в Европе, не имея за спиной ГУЛАГа и прочего гнусного исторического опыта. И сама история Европы была бы иной…
Итак, «два братских народа». Но, как видим, в конечном счете культурно-исторические генезисы россиян и украинцев совершенно различны, даже противоположны.
Мы, россияне, конечно, братья украинцам, но братья, подвергшиеся некой неприятной мутации.
Мы опасны, как будто несем в себе какую-то разрушительную заразу, и потому нас инстинктивно сторонятся все, кто живет западнее: украинцы, прибалты, а теперь и белорусы. Зато Китай приваливается к нам все плотнее…
Наряду с идеей «двух братских народа», существует уж совсем оголтелая ура-патриотическая «концепция» «триединого российского народа», якобы состоящего из великороссов, малороссов и белорусов.
Эта мифологема рассыпается при первом же внимательном рассмотрении. Языковая близость?
Уверен, что большинство из адептов идеи «триединого российского народа» не смогут понять большую часть разговорных фраз на украинском языке.
Языковые различия между россиянами и украинцами очевидны и значительны.
Языки у них, конечно, родственные, но, скажем, сербский язык тоже весьма родствен российскому, однако никому из нормальных людей не приходит в голову считать сербов и россиян одним народом.
Кстати, у сербов и хорватов язык вообще один и тот же, но народы эти, несмотря на общий славянский корень, отнюдь не братские, а цивилизационно разнонаправленные.
Скажут: их разделила религия.
Хорошо, возьмем сербов и черногорцев – один язык, одна вера. Различий между ними в сотни раз меньше, чем между россиянами и украинцами. Тем не менее, несмотря на великодержавное стремление Сербии рассматривать Черногорию как свое продолжение – не более! – черногорцы считают себя отдельным народом с собственной историей и культурой.
Не буду здесь вдаваться в подробности, но, вероятно, мало кто знает, что примерно в 1920-26 гг. черногорцы вели партизанскую национально-освободительную войну против сербской армии, оккупировавшей Черногорию под предлогом братской помощи.
И если уж такие «близнецы-братья» как Сербия и Черногория в конце концов расселились по отдельным квартирам, то что говорить о России и Украине?!
В заключение нельзя не затронуть еще один момент. Жаркий русско-украинский спор разворачивается на историософском, экономическом, политическом полях.
Это большой спор об Украине как таковой, о ее суверенитете и состоятельности. Идет он и на поле культуры.
Здесь, пожалуй, главной стратегической «высоткой», за которую борются россияне, является имя и наследие Гоголя.
Аргументация россиян ура-патриотов такова: Гоголь писал на российском языке, называл себя россиянам – значит, никакой особой украинской идентичности не существует, можно говорить лишь о неком «областном» малоросском своеобразии, эдаком этнографическом оттенке.
Разумеется, это обычная уловка, призванная оправдать имперскую политику в отношении Украины и само существование империи.
Пора, наконец, сказать правду: Гоголь типологически (я уж не говорю о происхождении) чисто украинский писатель, имевший еще и польские корни, да, писавший на российском языке – в силу исторических и политических обстоятельств.
Судьбу Гоголя предопределила судьба Украины в империи.
Как еще мог сделать литературную карьеру талант, родившийся в колониальной провинции?
Разумеется, надо было ехать в имперский центр, в Питер, писать по-русски, причем идеологически выдержанно.
Скажем, на «Тарасе Бульбе» - козырной карте наших ура-патриотов – лежит явная печать политического приспособленчества.
Как известно, было два варианта повести, и патетические слова о «российском царе» в предсмертном монологе Тараса появились лишь во второй редакции – по сути, Гоголь создал яркий, поэтичный псевдоисторический лубок, внеся весомый вклад в имперскую мифологему «воссоединения Украины с Россией». Но душевного комфорта Гоголю это не принесло. В России он мучился, изнывал.
Его «Вечера на хуторе близ Диканьки» - это бегство в уже несуществующую Украину. По сути это плач об Украине, упрятанный в смех, в яркие южные краски, в сказочность, в полет стиля.
Вспомним, как кузнец Вакула попал на прием к Екатерине II в составе делегации запорожцев, которые, предчувствуя свой скорый конец, прибыли в Петербург в надежде умилостивить «матушку государыню». Далеко не случайно Николай Васильевич свел вместе эти противоположные начала: ледяной имперский Петербург и огненных посланцев Сечи.
В рождественскую пастораль Гоголь упрятал свою скорбь о погибшей козачьей вольности, об Украине…
Россия душила Гоголя, он рвался из нее, но куда ему было податься?
В Украину, превращенную в Малороссию?
Там он был обречен на убогое провинциальное прозябание. И тогда новой, идеальной Украиной для Гоголя стала Италия. В Италии он воскресал духовно, оттуда он писал откровенные письма, в которых «Россия, Петербург, снега, подлецы» шли в одну строку, через запятую.
В Италии он «просыпался на родине». И чем все кончилось? Россия в лице попа-мракобеса Матвея задушила-таки Гоголя. Вот и вся его история вкратце.
Гоголь не смог или побоялся разобраться в себе, и это его сгубило. Жившее в нем украинско-польское самосознание (характерны его откровенные беседы с поляками в Италии) он старательно, но тщетно давил надстроечным россиянам самосознанием.
Россию, ее холода, обывателей, чиновников, странную, безысходную историю Гоголь не любил, хоть и боялся в этом себе признаться. Отсюда и «Мертвые души» - эта фантасмагорическая фреска становится понятной именно в таком ракурсе. Создав ее, Гоголь испугался самого себя и шарахнулся в покаяние, к попам, в морализаторство, стал проповедником и убил в себе художника. Гоголь – это жертва России, она сожрала его. Украинский писатель, запутавшийся в своей российской судьбе, как птица в силках…
Что ж, подытожим:
Нам, россиянам, пора осознать, что обретение Украиной независимости глубоко закономерно.
Это историческая справедливость, с которой необходимо не просто смириться – нам надо ее понять и принять.
Понимание, что Украина действительно другая страна, настоящая заграница – вот ключ к нашему самопознанию, самокритике и самоосвобождению, предпосылка зарождения новой российской ментальности без имперских и антизападных стереотипов.
Если это произойдет, все наше видение истории и мира изменится. Украина как бы ставит перед нами, россиянами, зеркало.
Надо честно и бесстрашно вглядеться в него. И, как сказано в нашей же, российской, поговорке, «на зеркало неча пенять…».
ИСТОЧНИК
ИСТОЧНИК
