3 октября 1941 года в дом № 6 по Сретенскому бульвару вошли двое в штатском. Они воспользовались отдельным входом в двухкомнатную квартиру полуподвального типа. В ней проживала семья Максима Нечипоренко, рядового полиграфиста Госзнака. Гости сразу прошли в кухню, а 10-летнему Олегу Нечипоренко сказали, что это – папины «знакомые», и попросили подростка выйти, чтобы не мешал.
В эксклюзивном интервью об этих событиях телеканалу «Звезда» рассказал Олег Максимович Нечипоренко, бывший сотрудник ПГУ КГБ СССР, работавший в подразделении внешней контрразведки (управление «К»).
«Только спустя год старший брат рассказал мне, что наша квартира должна была стать явочной, в случае оставления Москвы нашими войсками. Она была включена в систему подполья, которое осенью 1941 года в срочном порядке организовывали в столице. Выбор был сделан не случайно, - центр города, но самое главное – у нее был вход с улицы и «черный ход». Он у нас был закрыт стенным шкафом. Под полом – котельная, значит, подслушивать разговоры было, практически, невозможно, а еще она была полностью изолированная, никаких соседей не было», - говорит Олег Нечипоренко.
В середине октября семью Нечипоренко попросили съехать. В их 34-метровой квартире поселились «муж с женой». Квартира в секретных документах получила псевдоним «конспиратор». Но уже летом 1942 года в явочную квартиру вернулись ее настоящие хозяева, - Москву отстояли.
«Все военные годы к нам продолжали заходить чекисты, у нас с ними сложились неформальные отношения. Иногда приходили оперработники, просили: «Зайду, отдохну?» Мама им готовила чай или что-то поесть. Иногда они запирались в большой комнате поговорить. Ничего слышно не было, двери у нас были толстенные. Так я познавал азы конспирации. Кстати, в школе я ни словом не обмолвился о таинственных гостях папы, у меня уже тогда появился профессиональный навык. А позже я поступил на службу в КГБ, потому что по-другому свою жизнь я представить уже не мог», - говорит 83-летний ветеран спецслужбы Олег Нечипоренко.
Вполне вероятно, что в квартире Нечипоренко в 1941 году проживали агенты НКВД «Альфред» и «Арбатская» – муж и жена. Они добровольно изъявили желание остаться в Москве. Причем «Альфред» был лицом духовным. Супружескую пару, получившую название «Семейка», предполагалось использовать по линии террора, в случае оставления столицы немцам. А в то, что это может произойти, по крайней мере, 16 октября 1941 года в Москве уже почти никто не сомневался.
Паника
В Москве еще сохранились люди, которые на всю жизнь запомнили 16 октября 1941 года – в этот день в городе началась паника. О том, как это было телеканалу «Звезда» рассказал ветеран Внутренних войск, полковник в отставке Тихонков Юпитер Петрович: «В этот день мы с друзьями вышли прогуляться на Сретенку. Мы тогда жили рядом с этой улицей, - в доме № 9, что по Большому Сергиевскому переулку, его еще называли дом НКВД. На улице было оживленное движение, кто идет обвешанный колбасой, кто – сосисками, кто – с какими-то кульками. Мы видели, как люди забегали в магазины, и через минуту возвращались с награбленным товаром. Что говорили? В основном спрашивали: «Где немцы? Что слышно?» Многие говорили, что немцы уже на окраине, что слышали стрельбу в городе. У нас дома была винтовка и пистолет. Я сказал тогда ребятам своим: «Хоть одного фрица, да убью!» А вообще, настроение было тревожное. Вечером я рассказал маме о том, что видел, она сказала, что немцы должны войти в город».
А вот свидетельство еще одного очевидца тех событий, москвича Решетина: «Шестнадцатого октября Шоссе Энтузиастов заполнилось бегущими людьми. Шум, крик, гам. Люди двинулись на восток, в сторону города Горького… Застава Ильича… По площади летают листы и обрывки бумаги, мусор, пахнет гарью. Какие-то люди то там, то здесь останавливают направляющиеся к шоссе автомашины. Стаскивают ехавших, бьют их, сбрасывают вещи, расшвыривают их по земле…».
В этот день в столице перестало работать метро, остановились трамваи, закрылись булочные. По трактам, ведущим на восток и юг, потянулись толпы с узлами и чемоданами… Объективными предпосылками к этому были массовые увольнения на предприятиях. Но панике поддались не только простые горожане.
«16 октября неожиданно были выведены из строя передающая радиостанция Наркомата Морского Флота в Томилине и приемная радиостанция этого же наркомата в Вешняках, кроме того, разрушены радиобюро и автоматическая телефонная станция, размешенная в Наркомате Морского Флота. В результате этого лишились радиосвязи пароходства в Ленинграде, Мурманске, Архангельске, Астрахани, Махачкале».
«Все это нервировало руководство и, естественно, были приняты самые строгие меры в отношении начальника центрального узла связи Наркомата Морского флота Березина. Как выяснилось, именно он отдал распоряжение о разрушении станции и передавал его по прямому телефону начальникам радиостанций, находившихся в Томилине и в Вешняках. Этими действиями был нанесен большой ущерб и было временно потеряно управление морским транспортом», - вспоминал потом Павел Анатольевич Судоплатов, который в 1941 году был начальником Особой группы при наркоме внутренних дел СССР. Именно эта группа принимала самое непосредственное участие в создании «Московского плана НКВД».
План в деталях
В первые месяцы войны по ходатайству П. А. Судоплатова, нарком внутренних дел СССР Л. П. Берия отдал распоряжение освободить из-под следствия и из лагерей более 20 человек из числа осужденных сотрудников советской разведки, в том числе Я. С. Серебрянского, И. Н. Каминского и П. Я. Зубова, которые были приняты на работу в Особую группу.
«Обстановка диктовала и необходимость проработки решений, связанных с созданием московского подполья на случай занятия столицы противником. Важным направлением нашей работы становилась подготовка соответствующих легенд для возможного развертывания нелегальных резидентур в Москве», - из воспоминаний Павла Судоплатова.